Библиотека СКТ: Александр СКИРДА            ВОЛЬНАЯ РУСЬ

                            (ОТ ВЕЧЕ ДО СОВЕТОВ 1917 года)       Издательство "Громада"  ПАРИЖ 2003

Мир и судьба крестьянства

Основная масса русских солдат, мобилизованных во время войны 1914 года была, разумеется, крестьянской. Попав в ловушку массового истребления под огнем немецкой артиллерии и пулеметов, именно она выступила против безумия этой бойни, и ее решающее давление на чашу весов опрокинуло старый строй. Поскольку война продолжалась при временном правительстве либералов и эсеров, солдаты массово дезертировали с фронта, чтобы вернуться в свои общины и приступить к разделу помещичьих земель - осуществить мечту о «черном переделе» 1870 годов - и вернуть себе таким образом землю, отнятую много веков назад. Но в этот раз крестьяне имели веский аргумент, которого им не хватало раньше: оружие, прихваченное с фронта. Несмотря на настойчивость «революционных властей», которые через земельные комитеты требовали пока отложить раздел до созыва Учредительного Собрания, крестьяне приступили к нему немедленно. Вдумчивый наблюдатель Пьер Паскаль замечает: «Любопытная вещь, с революцией мир получил новый толчок, он не только не умер, но и ожил, он был воскрешен, там где до этого, казалось, исчез, и с тех пор активно действует»20. Каким образом? Очень просто, достаточно было, чтобы «правительственное давление исчезло, и община ожила. Надо было делить землю, принимать решения, устанавливать социальный порядок: общинный сход оказался готовым к этой роли».

Благодаря привычному порядку делить в соответствии с потребностями всех членов путем общего согласия, земельная собственность кулаков и помещиков была вполне естественно включена в мир. Следует отметить, что ее владельцы не были отстранены от раздела: они получили право участвовать в разделе на равных основаниях со всеми, как и безземельные крестьяне21. Кроме того, восемь миллионов городских жителей вернулись в сельские общины, из которых они вышли, или во вновь созданные коммуны. Решения подписывались всеми заинтересованными лицами на общем сходе и передавались в случае необходимости в местный комитет или совет.

Первый акт ленинской власти только закреплял свершившийся факт, за исключением маленького нюанса, на который многие не обратили внимания: право собственности на землю было передано государству. Уже в июне 1917 года Ленин заявил в открытую:

«Мы спрашиваем себя: если говорить, что земля перейдет к народу, то же ли это самое, что сказать, что земля перейдет к трудящимся? И мы даем ответ: нет, это не то же самое! [...] Вольный труд на вольной земле - это значит, что все старые формы землевладения сведены на нет, никакого иного землевладения, кроме общегосударственного, нет; каждый берет землю в аренду у государства; есть государственная общая власть, власть всех рабочих и крестьян; у этой власти берет один крестьянин, как арендатор; между государством и крестьянином никаких посредников нет; всякий берет на равных началах; это есть вольный труд на вольной земле.

Значит ли это, что земля передается всем трудящимся? Нет, не значит»22.

Поскольку вначале соотношение сил было не в его пользу, Ленин сделал вид, что не замечает мир. Он ввел декретом сельские советы, затем из-за их неэффективности заменил их на «комбеды», создал государственные коммуны и владения, затем вновь видоизменил советы, имея постоянно ввиду свой план использования сельского пролетариата в больших государственных хозяйствах. Замкнувшись в своем марксистском догматизме, он придумал подразделение крестьян на классы и категории, которые, конечно, существовали до 1917 года, но с тех пор присутствовали только в его воображении: бедняки, середняки и кулаки23. Он объявил им безжалостную войну в виде принудительных изъятий урожая24 и карательных отрядов в случае сопротивления. Это сопровождалось запретом на прямые обмены между городом и деревней.

Эта война партии-государства против крестьян была лицемерно названа «военным коммунизмом». Она повлекла за собой многочисленные жертвы, как в результате расстрелов, так и вследствие голода (6 миллионов в 1921-1922 годах). Только когда партия увидела, что может потерять власть из-за распространившихся крестьянских восстаний, которые привели в марте 1921 года к Кронштадтскому восстанию, она отступила, объявила НЭП (новую экономическую политику) и, как это ни парадоксально, восстановила сельский капитализм вместе с новыми кулаками! Продразверстка была заменена натуральным налогом. В итоге мир получил признание и право на целый раздел в Земельном кодексе 1922 года, в котором ему дается определение и предоставляется что-то вроде избирательного права, характеризуются его отношения с советами, уточняются его права на землю и т. д. Фактически он продолжил свое прежнее существование.

Паскаль описывает сцену мирского схода, полностью подобную той, которую мы приводили выше в описании Степняка. Если принимаемое решение было важным, оно скреплялось подписями под протоколом, который передавался бюрократам из совета и волостного исполнительного комитета. Это случалось приблизительно раз пятнадцать в году. Община не имела никакого постоянного органа, никакого председателя ни кассира, которые «могли бы создать угрозу захвата какой-либо власти». В ней находился только неопределенный представитель, который созывал сходы и поддерживал отношения с советом. Все функции разделялись между ее членами. Единственным платным работником очутился пастух, важный персонаж, который занимался стадом. Земельные наделы делились как прежде. Короче говоря, все было восстановлено, как до 1917 года, как если бы «военный коммунизм» показался лишь преходящим безумным отклонением. Но новый хозяин - партия-государство - был далек от филантропии: он закупал продукты по ценам, которые сам устанавливал, и продавал фабричные продукты (низкого качества) по недоступным ценам (в три раза дороже, чем до 1914 года). Так как ему нужно было экспортировать зерно чтобы получать необходимые средства для своего расточительного образа жизни и для финансовой поддержки мировой большевизации.

Несмотря на быстрое восстановление экономики, проблема оставалась целиком нерешенной для наследников Ленина - Троцкого и Сталина, - которые соперничали друг с другом в усилении «войны с кулачеством», до тех пор, пока не победил второй из них, который упразднил НЭП и мир, начав насильственную коллективизацию в 1929-1934 гг. За этой политикой в действительности скрывается самый большой геноцид XX столетия. В качестве хитрости было использовано преследование «кулака», поистине демонического существа, «врага народа, бедного крестьянства и государства». В западных учебниках истории, школьных и университетских, он получил определение, совершенно лишенное критической оценки по отношению к официальной ленинско-сталинской версии, «богатого крестьянина-собственника»25. Это двойная бессмыслица: во-первых, потому что Земельный кодекс 1922 года провозгласил всю землю полной собственностью государства, которая отдавалась в пользование крестьянам, ее обрабатывавшим; во-вторых, как мы уже видели, кулак, каким он был до 1917 года, исчез в ходе революции, был поглощен миром. Конечно, кодекс 1922 года продолжил и расширил столыпинские реформы, позволяя крестьянам, которые этого хотели, устроиться в своем единоличном частном хозяйстве, на пресловутых столыпинских хуторах. Более полумиллиона крестьян воспользовались этой возможностью, заслуживая таким образом название кулаков, но не имея роли ростовщика и эксплуататора, отличительной для дореволюционного кулака. Они составляли лишь небольшую часть по отношению к 96% земель, переданных миру26. Внутри мира некоторые крестьяне благодаря своему личному труду стали несколько более зажиточными, чем остальные члены общины, заслужив особое внимание государства с налоговой точки зрения и политического определения в качестве кулаков.

Как в точности обстояли дела в этом отношении? В 1927 году наиболее зажиточные крестьяне имели две-три коровы, одну или две лошади, кое-какие сельскохозяйственные машины и десяток гектаров пашни на семью, состоявшую в среднем из семи человек. Их доход превышал лишь на 50% прибыль самых бедных крестьян и составлял лишь одну треть налоговой платы рабочей семьи в Москве!27 Между прочим, они составляли от 3 до 5% от всего крестьянства, оставшуюся часть составляли середняки и батраки. Все старались жить единодушно и в согласии между собой, каждый хотел достичь собственными усилиями улучшения условий жизни своей семьи. Таким образом, можно сделать вывод о полной ложности утверждений о якобы имевшемся богатстве и эксплуатации одних другими, что большевистские властители представляли как классовую борьбу между сельскими капиталистами и бедными крестьянами. Зато чиновник-бюрократ, преследовавший этих мнимых кулаков, имел значительно более высокие доходы. Как бы там ни было, сталинская власть изобрела еще понятия «зажиточные крестьяне» и «подкулачники».

Настоящей целью этой стратегии уничтожения было устранение самых активных крестьян, зачинщиков, способных оказать сильное сопротивление режиму. Представленные как само воплощение классового врага, как люди второго сорта, они были «ликвидированы» (ленинско-сталинский термин, достойный словаря бандитов, использовавшийся для обозначения массовых расправ и часто гибельного выселения крестьян, мужчин, женщин и детей). Это было нелегко, и власть прибегла к искусственному голоду, чтобы довести до конца это преступное дело. Эта политика, осуществляемая во имя принципов псевдомарксизма, не получила отклика в душах членов партии, «ликвидаторов», которые вскоре, в свою очередь, были «ликвидированы». По самым точным оценкам это порабощение крестьянства обошлось ценой жизни более 13 миллионов жертв, главным образом в областях, не покорившихся режиму во время гражданской войны: на Украине, на Волге, казаки Дона и Кубани, и т. д. Это «окончательное решение» крестьянского вопроса замалчивается или сильно смягчается западными историками28 по причине, которую мы указали в начале исследования: крестьянство не «интересно» само по себе, поскольку представляет собой архаическое явление и, следовательно, препятствует прогрессу.

Почти все крестьянские хозяйства29 были переведены в новую систему колхозов, которые не были социалистическими кооперативами, а представляли собой предприятия, находившиеся под руководством назначаемых государством чиновников и обязанные выполнять нормы производительности, навязанные далекими бюрократами. Это было государственное крепостное право, худшее из того, что знала история. Это произошло потому, что мужики поверили на слово красивым обещаниям, которые щедро рассыпал Ленин в 1917 году. Они были простодушными и не знали еще тонкостей его языка, его двурушничества и его многоэтажной диалектики, которые привели страну в рабство. Приведем в конце еще одну цитату из Пьера Паскаля, который был не революционером, а христианским интеллигентом-идеалистом, честным человеком, временно заблудившимся, как и многие другие, в большевизме, что делает его мнение тем более объективным: «Если бы после революции рабочим и крестьянам России была предоставлена свобода, они бы сумели построить городское общество на основе профсоюзов и сельское общество на основе общин. Большевистские руководители, интеллигенты, полные недоверия по отношению к "трудящимся", о которых они столько говорили, сознательно задушили эти естественные установления своим политическим и правительственным аппаратом. [...] Сама община, если бы ей предоставили свободу, а также помогли советом, поддержали, обеспечили снабжение, привела бы сельскую экономику к большому расцвету и сделала бы возможным коллективное обогащение, не образовав при этом никоим образом пропасти между своими членами»30.

В заключение этого раздела укажем, что в наше время земельная проблема в России сохраняет полностью свою актуальность: коллективистский образ мышления колхозников противоречит частной собственности и испытывает трудности в определении своего места в постбольшевизме.

I СОДЕРЖАНИЕ I   I ДАЛЕЕ I